...а он оставался Магжаном
(отрывки из книги «Летящее пламя»)
Начиная с конца восьмидесятых годов теперь уже прошлого столетия наша областная газета "Северный Казахстан" (в то время "Ленинское знамя" ) усилиями члена Союза писателей Владимира Шестерикова начала активный поиск сведений о жизни и творчестве выдающегося казахского поэта Магжана Жумабаева.
На протяжении почти двух десятков лет в газете появлялись свидетельства, письма, воспоминания, документы о жизни и творчестве Магжана, а также публикации из других периодических изданий, среди которых приоритет принадлежал республиканскому журналу "Простор", который еще в конце 60-х годов стараниями нашего выдающегося земляка и доброго друга редакции писателя Ивана Шухова познакомил читателей с жизнью и творчеством подвергшегося репрессиям опального поэта.
Шаг за шагом, год за годом мы пытались донести до читателей все, что доводилось узнать о Магжане. Итогом этой многолетней работы и стала публицистическая повесть-поиск Владимира Шестерикова "Летящее пламя", в которую вошли воспоминания, письма, документы, факты, свидетельства современников Магжана, находки краеведов и т.д.
Собранные воедино и пропущенные через призму личного восприятия автора, они помогали читателям зримо проследить полную драматизма линию судьбы поэта, причем ни в коей мере не претендуя на всеохватность и исчерпывающие сведения.
Теперь это издание стало раритетом, да и вышло оно небольшим тиражом. Сегодня мы познакомим читателей с отрывками из документальной повести «Летящее пламя».
Его называли казахским Пушкиным, сравнивали с Байроном и Шекспиром, говорили, что внешне он чем-то даже похож на Сергея Есенина - то ли волнами вьющихся волос, только не русых, а черных как смоль, то ли открытой, как североказахстанская степь, и раскинутой навстречу самой жизни искренностью в глазах, только не синих и озорных, а темных, как степная ночь, и кажется, чуть подернутых дымкой печали, что по утрам таяла над войлоком юрт его родного аула. То ли по-есенински пронзительными до слез, полными глубочайшего лиризма стихами, музыка которых понятна душе.
И все-таки, как бы ни называли, с кем бы ни сравнивали Магжана Жумабаева, он был и остается самим собой, самобытным казахским поэтом, по неповторимости таланта сравнимым со звездами первой величины в поэзии Востока, занимающей подобающее место в мировой литературе.
Истинно национального поэта, каким был и остается Магжан Жумабаев, вряд ли есть смысл сравнивать с кем-либо, ибо его талант уникален по своей природе и сути. Эту мысль очень точно выразил классик казахской литературы Мухтар Ауэзов:
«Из казахских писателей, я, конечно, люблю Абая... После него люблю Магжана... Его поэтическая индивидуальность настолько уникальна, что он перерастает рамки своей эпохи. Из числа всех нынешних писателей только слово Магжана устремлено в будущее и достойно останется в памяти грядущих поколений. Я не уверен и очень сомневаюсь в том, что сказанное каждым из нас, кроме него, останется в литературе.». Что же касается его судьбы, трудно найти более трагическую. Самобытный поэт, которого считают после Абая звездой первой величины в национальной поэзии, был незаконно репрессирован, подвергнут травле и унижениям. Но на примере Магжана Жумабаева лишний раз убеждаешься, что истинный талант, даже заточенный в темницу, за тюремные решетки, рано или поздно вырвется на волю.
Стихи, которые сейчас трудно найти в газетных и журнальных публикациях намного более чем полувековой давности, где все, что связано с именем Магжана, вырезано брит-вочкой или ножницами, а тем более в вышедших при жизни, а затем изъятых из библиотек сборниках «Шолпан» (Казань, 1912 г.), «Стихи Магжана Жумабаева» (Ташкент, 1923 г.), сказочной поэмы «Жусуп-хан» (Москва, 1928 г.) и других, на протяжении десятилетий передавались из уст в уста, исполнялись как народные песни, снискали признание во многих странах Востока.
Что же касается русских читателей, то мы, безусловно, должны быть благодарны журналу «Дружба народов» (1988 г., № 12), который заставил сильнее забиться сердца читателей, познакомив их с письмом народного поэта Башкирии Сайфи Кудаша. адресованным в 1969 году бывшему первому секретарю ЦК Компартии Казахстана Д.А. Кунаеву и бывшему первому секретарю Башкирского обкома партии М.З. Шакирову.
-А могли бы узнать о Магжане намного раньше, - с глубокой горечью говорит североказахстанский поэт, член Союза писателей Муталлап Кангожин, - если бы не нашлись люди из писательского круга, которые скорее предпочли бы лечь костьми, чем восстановить славное имя в казахской литературе. И что самое досадное, спекулировали на прошлых ошибках поэта, на принадлежности когда-то к алаш-ординской партии.
Чувство соперничества, зависть к таланту, родовые пережитки стали камнем преткновения на пути к полной реабилитации поэта, которая пришла только в наши дни.
Муталлап учился в Казахском государственном университете, когда общественность, преподаватели и студенты ведущего учебного заведения обратились с ходатайством к правительству республики об издании произведений Магжана Жумабаева, о котором он был давно наслышан в родном ауле Кара-Агаш, где по рукам ходили его стихи.
-Нашим надеждам не суждено было сбыться, - продолжает М. Кангожин свой рассказ, - единственным утешением стал снимок Магжана Жумабаева, полученный в редакции популярного в те годы во всей стране журнала «Простор», давшего благодаря своему редактору, писателю горьковской школы, нашему земляку И.П. Шухову зеленую улицу произведениям Андрея Платонова, Осипа Мандельштама, Марины Цветаевой...
А вот включить «зеленый свет» творчеству получившего лишь гражданскую реабилитацию поэта даже самому Ивану Петровичу не удалось в противоборстве с теми, кто в качестве своего главного аргумента выдвигал на первый план родословную поэта, подчеркивая, что он из байской семьи, навешивая на него ярлык националиста. -После того, когда так и не вышла долгожданная подборка стихов Магжана с врезкой о его жизни и судьбе, - говорит Муталлап, - почти у каждого сотрудника журнала я увидел снимок, на котором был изображен поэт с черной шапкой густых волнистых волос, с едва уловимой печалью в глазах.
«Возьми на память моим землякам, - увидев, как я заинтересовался фотографией поэта, сказал Иван Петрович. - Пока его стихи отстоять не удалось, но время Магжана еще придет».
Оно пришло спустя целые годы, когда осуществилась не только гражданская, но и политическая реабилитация поэта. За это время вырос сын Муталлапа Магжан, названный им в честь самобытного мастера поэтического слова.
А сам он, передав для публикации хранящуюся много лет в его семье фотографию, вправе считать, что выполнил просьбу И. П. Шухова, горячо и искренне ему благодарен за доброе братское чувство к казахскому поэту, с которым большого русского писателя объединяет общая родина, за неравнодушное отношение к его жизни и судьбе, о которой Иван Петрович в числе первых решился поведать читателям.
СВЕЧА В УРАГАННОЙ НОЧИ
Естественно желание ощутить всей душой истоки поэтической музы здесь, на родине Магжана, которая находится километрах в трех от нынешней центральной усадьбы совхоза «Молодежный» («Летящее пламя» вышло в 1993 г. - Прим. ред.), где раньше располагался казахский аул и простиралась бескрайняя степь с редеющими березовыми перелесками. С кочующими ордами горьких полынных ветров летом и набегами лихой конницы буранов зимой.
И можно представить, насколько глухой была здесь степь даже в пятидесятые, читая в шуховском очерке о попавших в снежную круговерть героях его произведения - пятерых жигаловских братьях и двух их зятьях, не успевших вовремя вернуться из рейса.
«Трактористов поджидали в зерносовхозе еще в полдень, шоферов -ближе к вечеру. Ни те ни другие не вернулись и запоздно, хотя дирекции совхоза было уже точно известно, что все их тракторы и автомашины находились со второй половины дня в дороге. От станции Булаево до совхоза перевалило за полета километров. До города не укладывалось и две сотни. И теперь уже всем было ясно, что ни те, ни другие не могли засветло добраться до дому и, видимо, застигнуты ночным ураганом где-то на полпути. Маловероятно было и то, что они, пережидая снежную бурю, найдут приют в каком-нибудь ауле или поселке - их почти не было на этих целинных зимних трассах, пробитых в глубоких снегах бульдозерами, для краткости, напрямки».
«Нынче подобные случаи редки», -скажут нам в парткоме совхоза «Молодежный». Да мы и сами свидетели того, что зимы на целине стали не такими буранными и многоснежными.
А о тех днях, когда распахивалась не тронутая плугом земля, напомнят разве что экспонаты школьного музея. Справедливости ради следует заметить, что музейная экспозиция, где писанные по-арабски листы Корана соседствуют с причудливой славянской вязью Ветхого завета, захватывает и то время, когда жил и учился Магжан Жумабаев. И как знать, быть может, из этого, отливающего тусклой бронзой самовара, крышку которого приоткрыл любознательный черноглазый паренек из местной школы, и пил чай Магжан и прислушивался, как бьется подстреленной птицей и просится на ночлег в юрту свирепая зимняя метель.
Прислушивался, чтобы потом взяться за перо и написать незабываемые поэтические строки «Ураганной ночи», грозно ворвавшейся однажды и навсегда в его жизнь:
Тяжелеет тьма в сгустившихся облаках,
И свирепо мечется ураган,
Благодарен я мигу света
в слабых руках,
Слабой свечке, чей свет
в темноте моргал.
Не так ли и муза поэта, подобно мерцающему огоньку свечи в ураганной ночи, помогала надеяться в трудные годы чьим-то застигнутым стихией душам,обрести приют и тепло.
СТЕПНАЯ РОДИНА МАГЖАНА
«Если бы мы не верили в Магжана, в его поэтическую судьбу, не знаю, сумели бы выстоять?» - признается проживающая в Бастомаре Бибиза-ип, вдова родного брата М. Жумаба-ева - Салимжана. (ныне покойная. -Прим.ред.)
Хотя Бибизаип уже за восемьдесят, вряд ли у кого повернется язык назвать ее старухой. Легкая походка, вышитый национальным орнаментом голубой камзол, тонкие черты лица делают ее намного моложе своих лет.
Один из первых моих вопросов, обращенных к Бибизаип: как в глухом ауле, в почти заповедной степи мог родиться такой крупный талант, который, по признанию одного из профессоров-литературоведов, стал поэтическим мостом от Абая до современней казахской поэзии.
- Отец Магжана Бекен, - рассказывает Бибизаип-апа, - занимал пост волостного управителя в Полудине, был человеком прогрессивных взглядов, отличался справедливостью и гостеприимством, вел среди казахского населения большую культурно-просветительскую деятельность, оставляя двери св»й юрты днем и ночью открытыми для находящих приют в его доме путников.
Однажды в селе появился беглый башкирец Ахиеддин Аханов Когда его привели к волостному, Бекен внимательно выслушал Ахиеддина и сказал: «Вижу, что ты грамотный и способный человек. Выдавать тебя не буду. А отправлю в свой аул: будешь учить грамоте ребят. Там тебя никто не найдет».
Так в Сасык-коле появился образованный человек, умеющий писать и читать по-арабски, знающий латынь. В специально раскинутой для него юрте он открыл школу, где учил грамоте аульных ребят, среди которых незаурядными способностями выделялся любознательный Магжан.сын Бекена.
Пришло время, когда Ахиеддин сказал приютившему его хозяину:
- Я дал твоему сыну все что мог. Теперь все зависит от вас самих.
И Бекен по совету Ахиеддина отвез Магжана в Петропавловск, где он стал учиться в казахско-татарском медресе.
Из рассказа Бибизаип нетрудно представить, каким незаурядным учителем оказался Ахиеддин, посеявший первым в душе Магжана семена доброго, вечного, пробудив у него стремление к творчеству, знаниямНе будь этого, разве мог бы казахский юноша из глухого аула учиться дальше в знаменитом медресе «Галия» в Уфе, где он знакомится с будущими известными поэтами и писателями, среди которых Беимбет Майлин, Габдолла Тукай, Сайфи Кудаш, принимать участие в известном рукописном журнале «Садак», в казахской газете. А затем отправиться в Омск в учительскую семинарию и оценить здесь по достоинству могучую силу поэтического слова Пушкина и Лермонтова, Тютчева и Фета, Гейне и Гете, Шиллера и Байрона, переводя их стихи на казахский язык.
И уже в советское время окончить в Москве Высший литературно - художественный институт, директором которого был В. Брюсов, работать в центральном издательстве, готовить учебники для казахских школ.
- Приезжая погостить в родной аул, Магжан непременно привозил столичные гостинцы, которым особенно радовались никогда не видевшие их аульные дети, - продолжает Бибизаип, - это был настоящий праздник не только для его родных и близких, но и для всех жителей окрестных аулов.
А сам Магжан, в аккуратно выглаженном костюме, в шляпе, стросточкой, не только завораживал степняков непривычным для аула столичным видом, но удивлял еще и тем, что иной раз, не успев отведать источающий аромат бесбармак, выходил во двор, седлал коня и гнал его до близлежащего березового колка.
Как знать, считает Бибизаип, может быть, и рождались в те мгновения знаменитые магжановские строки - ведь поэт находился в расцвете творческих сил и ему надо было побыть наедине с ветром, березами, небом, с самим собой.
- Могли ли мы тогда подумать, - горестно вздыхает хлебнувшая много лиха на своем веку женщина, -какая впереди ждет его беда.
И, помолчав, добавляет: «Да и всех нас».
«ВОЛЧОНОК СЪЕЛ ВОЛЧИЦУ»
Из письма Сайфи Кудаша Магжан... оказался в ответе за ошибки более чем десятилетней давности и к тому же искупленные честным и плодотворным трудом.
Осужденный на 10 лет, он пребывает в лагерях в лесах Карелии, и здесь честно трудится сначала учителем, затем начальником объединенной санчасти нескольких лагерей. Он с помощью жены получает вузовские учебники по медицине и самостоятельно приступает к врачебному образованию. В 1935 году при помощи М. Горького его освобождают. Магжан возвращается в Петропавловск, и на первых порах ему оказывает дружескую поддержку (в т. ч. материальную) С. Сейфуллин. В Петропавловске Жумабаев работает преподавателем в техникуме. Здесь он встречается с С. Мука-новым - одним из руководителей казахской писательской организации, и после разговора с ним пишет заявление с просьбой принять его в Союз советских писателей. В заявлении он пишет: «От чистого сердца буду служить советской литературе». В ответ С. Муканов пишет письмо, в котором сообщает, что вопрос о принятии Жумабаева в ССП может быть рассмотрен, когда появятся новые его произведения.
Дальнейшая судьба Магжана Жумабаева очень неясна, туманна, и, я бы сказал, завершится она довольно странно. Вскоре вновь начинаются упреки и обвинения Жумабаева в старых грехах: из техникума его увольняют как «неблагонадежного». Он идет работать в школу, но вскоре «алашординца» выгоняют и оттуда. Он решает переехать в Алма-Ату, поближе к творческим организациям, и поступает там работать в краеведческий музей. Но оставался там недолго: не успел привыкнуть к новой работе, как его вновь увольняют. Не рассчитывая устроиться в Алма-Ате, он отправляется зав. медпунктом в один из колхозов Алма-Атинского района. Но вести о «неблагонадежности» доходят и сюда, и он лишается работы. И все это на протяжении полутора лет. Не похоже ли это на чью-то злую волю? Весьма. Но, несмотря на свое положение и, надо полагать, смятенное душевное состояние, он пишет стихи «Джамбулу», «Девяносто девять», «К перу моему». Только мужественный человек, уверенно избравший свой жизненный путь, мог в таких условиях создать эти произведения. Но где же они? Были переданы руководителям казахского СП, но гибнут где-то в недрах Союза, представители которого в 1935 году столь щедро обещали Магжану поддержку. Травля, гонения, издевательства со стороны наследников КазАПП принимают такие формы, что М. Жумабаев пытается покончить жизнь самоубийством, и только случайно остается живым. 30 декабря 1937 года его вновь арестовывают. Аресту, по рассказам его жены, предшествовали вызовы в НКВД, глубокие раздумья Магжана и бессонные ночи, попытки по телефону о чем-то поговорить с одним впоследствии очень крупным казахским писателем - тоже бывшим «алашординцем». Уходя навсегда из дома, арестованный М. Жумабаев уже у двери сказал больной жене: «Я не прощаюсь. Ведь даже сам бог не карает дважды за один и тот же грех. Ты знаешь сама, что никакого преступления против Советской власти и казахского народа я не совершил. Однако если я не вернусь, то пойми, что «волчонок» съел «волчицу». Запомни это!».
С тех пор Магжан Жумабаев исчез навсегда. Все же он дважды пострадал за «ошибки» молодости, в которых в одинаковой степени были «виноваты» и он, и история. Такова была судьба «волчицы». А «волчонок»?
Кем бы он ни был и как бы впоследствии он ни старался еще более опорочить М. Жумабаева, в этой истории для нас ясно одно: второй арест Магжана, по крайней мере, не в последнюю очередь, обусловлен тем недоверием и борьбой, которые имели место в казахской писательской среде... («Дружба народов», 1988, №12).
ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ
С болью в душе рассказала Бибизаип о мытарствах, которые испытали родные братья Магжана Муслим, Кахарман, Мухамеджен, Салимжан -ее муж. А младший Сабыржан, ветеринарный врач по профессии, вынужден был покинуть родной аул и уехать в Киргизию.
Сама она в поисках лучшей доли отправилась в Петропавловск и, сняв тесную квартиру, приютила у себя родителей Магжана Гульсум и Бекена, делила с ними свой паек в трудные и голодные годы. Вскоре была похоронена мать поэта, надломился под грузом бед скончавшийся в 64 года Бекен.
Когда вернулся из заключения муж Салимжан, Бибизаип думала: можно будет вздохнуть свободно и вместе воспитывать сына Болата. И не ведала не гадала, что «черный ворон» приедет за Салимжаном вторично.
Бибизаип вместе с сыном Болатом осталась одна в пустом доме - имущество конфисковали, увели со двора буренку. А когда она со слезами на глазах просила ее оставить, в ответ услышала:
-Корову в семье врага народа держать не положено.
Из дома исчезли газеты, книги, тетради со стихами Магжана. Держать их по тем временам было рискованно.
О судьбе же самого Магжана, подвергшегося вторичному аресту в 1937-м, Бибизаип ничего не было известно, кроме того, что жизнь его оборвалась в следующем году.
Созданные Магжаном творения она сохранила как самые дорогие и заветные огоньки души, согревающие в непогоду.
И не только у нее, но и у всех тех, кто хранил, берег как самое дорогое достояние полные глубочайшего лиризма, высокой одухотворенности, пронзительно искренние стихи, которые возвращаются из неволи к своему народу.
Шестериков В. …А он оставался Магжаном // Северный Казахстан. – 2008. – 20 июня. – С.2,3.
