Звезда Магжана: жизнь и судьба
Эпоха, в которую суждено было родиться Магжану, великому казахскому поэту, была переломной, породившая небывалые исторические процессы. Но даже в период, когда под влиянием трех революций, политических переворотов, общественно-социальных изменений переменился голос многих писателей и поэтов, Магжан сохранил верность своему призванию, не поддавшись конъюнктуре времени, заняв по оригинальности своих взглядов, глубине и смелости мышления особое место в истории казахской культуры.
Великий поэт мировой культуры
«Из казахских поэтов и писателей, конечно, люблю Абая. С самого детства все мое существо и мое бытование как бы пропитано творчеством Абая...
После него люблю Магжана. Люблю его европейское естество и блеск поэтической мысли. Рожденный в среде казахских поэтов аульного уклада жизни, он своим внеземным обаянием и своим умом достиг высот европейской культуры, храма мировой поэзии. Магжан - великий поэт мировой культуры. Его поэтическая индивидуальность настолько велика и уникальна, что она перерастает рамки своей эпохи.
Если народ разбужу я стихами
Там, где великая сибирская тайга своей юго-западной оконечностью граничит с бескрайней казахской степью «Сары-арка» («Золотая степь»), широко раскинулось большое и глубоководное озеро Сасык-коль, южная сторона которого густо заросла кугой. В этих обильных зарослях озера не счесть водоплавающих птиц.
...перед именем твоим
Независимость Магжана Жумабаева, его смелые эксперименты в стихосложении, самый дух и направление творчества восстанавливали против него отдельных казахских литераторов. Он - поэт не из легких. Читать его произведения между делом, почитывать, как почитывают (и тут же забывают) легонькие, ладно срифмованные вирши, нельзя. В поэзию Жумабаева необходимо углубиться, т.е. она требует от читателя встречной работы мысли. Нужно приложить интеллектуальные усилия для того, чтобы войти в его творческий мир.
И целый мир заворожить
ЕГО НАЗЫВАЛИ киргизским (казахским) Пушкиным, сравнивали с Байроном и Шекспиром, говорили, что внешне он чем-то даже похож на Сер-гея Есенина — то ли волнами вьющихся волос, только не русых, а черных, как смоль, то ли открытой, как североказахстанская степь, и раскинутой навстречу самой жизни искренностью в глазах, только не синих и озорных, а темных, как степная ночь, и кажется, чуть подернутых дымкой печали, что по утрам таяла над войлоком юрт его родного аула. То ли по-есенински пронзительными до слез, полными глубочайшего лиризма стихами, музыка которых понятна душе.
